Кофе с самого утра, да еще и с молоком – это вершина блаженства, особенно если встал не с той ноги. Кофе после полудня это уже опасный сигнал. Слава богу, о кофе в ночное время суток говорить не приходится, ибо до этой стадии мэр не дошел.
Сидя в кожаном кресле напротив огромного окна, Неу мог наблюдать за жизнью целого города на Поверхности. Она вовсе не кипела, не бурлила страшным водопадом, но все-таки город жил. Кое-как, слабо дышал, почти умирал, но... Неубаутен был чертовски горд за свое дитя и из последних сил не давал ему сделать последний вдох. Не сдохнет этот организм. Слишком много сил вложил в него профессор.
Он был способен с абсолютно равнодушным лицом выйти из операционной, вытирая окровавленные руки о край халата, чтобы выбросить удаленные внутренности неудавшейся модели. Он мог спокойно раздавить череп любого, кто не оценит его творение по достоинству. Он спокойно бы закопал тело дочери на заднем дворе, если бы очередной эксперимент с ее хребтом не завершился бы успехом, но вот город он не отдал бы этой мерзкой ведьме...
Да, взрывы всполошили людей, было много жертв, поднималась паника, что больше всего тревожило председателя, но город был способен бороться с внезапным тромбоэфлебитом, который сделал невозможным передвижение по уровням города... сосуды города перекрыты. Но не дело это – прибегать к ампутации в таком случае. Есть другой способ. Выход где-то рядом.
Глоток кофе – для того, чтобы сосредоточиться и перестать думать о всяких ненужных вещах. Он издалека слышит приближающиеся шаги. Каждый стук небольших каблуков по паркету в коридоре. Он знает, когда женская рука коснется его двери, а потому не вздрагивает при скрипе почему-то до сих пор не смазанных петель.
- Ты долго, - сообщил с легкой улыбкой Неубаутен, даже не поворачиваясь лицом к двери, где стояла его дочь. – Я ждал тебя несколько раньше ввиду внезапно возникших обстоятельств.

- У тебя слишком часто возникают сложности, - бесцеремонно с некоторым раздражением перебил девушку Неубаутен, внимательно следя за поднимающимися в небо клубами дыма и пыли. – Давай ближе к делу.
Целльнер нервно постукивал пальцами по подлокотнику кресла, скашивая глаза на ноги своей дочери. Не дай бог сейчас слякоть с ее подошв капнет на документы. «Не дай бог, и клянусь, я не сумею сдержать пса...» Но лицо при этом не изменилось, мэр продолжал несколько хищно улыбаться.
- Значит, Джованни... – довольно произнес профессор, скрестив руки на груди. – Так она сделала ход... что ж, я рассчитывал на больший перерыв. Прелестно... – Целльнер хитро прищурился, потирая руки. – Ты его видела? Ну и как? Как выглядит малыш Джованни? Я его столько времени не видел...
Когда в последний раз профессор Неубаутен встречал шестьдесят восьмого Раммштайнера, тот был еще совсем маленьким и неопытным щеночком, который постоянно плакал, когда ему разрывали грудную клетку. К сожалению, Анжелика никогда не жалела своих деток, никаких материнских инстинктов не испытывала, уж Целльнер-то был в курсе, он был одним из приближенных ученых врачей, практически единственным, кто имел хоть какой-то доступ непосредственно в лабораторию этой женщины.
Признаться честно, профессор иногда скучал по своей прежней жизни, тогда он был окружен адекватными образованными и, самое главное, здравомыслящими людьми. Эх, тяжело расставаться со своими родными собачками.
- Стоп. С каких пор, это является любимым сыном чертовой горгоны? – с изумлением произнес председатель. – Так значит, удар по этому малышу будет непосредственным ударом по Ней... – ехидство так и скользит в его голосе. У Неубаутена уже был план. – Развлечься – это хорошо. Это даже очень-очень хорошо. Что за человек? Из местных или снизу? Давай, вспоминай.
Целльнер, наконец, повернулся лицом к своей дочери и смерил ее взглядом, после чего мрачно добавил:
- Ноги убери.

- Хайне... да... – пробормотал в задумчивости Неубаутен, уставившись себе в колени. «Интересно, как он там? Эрнст, наверняка, и в данный момент за ним приглядывает, но все-таки... у него, наверняка, появится много вопросов. Впрочем, Эрнст сам мне все расскажет по возвращении», - губы растянулись в неком подобие улыбки, которая больше напоминала хищный оскал.
- Мне плевать, как он выглядит внешне. Мне интересно, вырос ли он? Хотя, чего я тебя спрашиваю, ты понятия не имеешь, как он выглядел лет пятнадцать назад, - Целльнер махнул на девчонку рукой, прикусив нервно ноготь на большом пальце. – Это все мне не интересно. Джованни не тот противник, о котором нужно предупреждать заранее. В городе паника? Можешь не отвечать, я даже отсюда вижу, что паника. Налей мне кипятка в чашку, - все эти слова мэр произносил быстро, не давая возможности Катерине вставить хоть единое слово. Честно говоря, он не особо любил, когда дочь мозолила ему глаза, а потому постоянно пытался избавиться от нее всеми возможными способами. Вот такие вот «отцы и дети», сказать нечего.
Дальше он полностью погрузился в свои мысли, совершенно не обращая внимания на запросы девушки. Он все рассуждал про себя над необходимостью открыть свое лицо общественности и принести извинения, а главное, уверить их в том, что опасность миновала. Но несколько назойливое журчание катериновского голоска вырвал Неубаутена из серьезных мыслей.
- Может, ты хочешь еще, чтобы я тебе еще и сам ванну организо... – Председатель только сейчас увидел протянутую к нему ладошку девушки, которая практически касалась его щеки. Тут уже Фюрер инстинктивно отпрянул от тепла пальцев и даже тихо рыкнул, но говорить ничего не стал, рассчитывал, что Катерина сама догадается, что ему сейчас не до нее.

Нет, в самом деле, Неубаутену было глубоко наплевать, виделись ли когда-нибудь его дочь и малыш Джованни, более известный в их ученой среде «плакса Джо». Сейчас все его мысли занимала лишь одна женщина – мерзкая ведьма из Подполья, смех которой практически каждую ночь пробуждал сбежавшего из-под ее крыла пса. Анжелика затевает кровавую баню, а это совершенно не устраивало председателя.
«Не стоит предпринимать никаких шагов до поры до времени. Подождем, что скажет Эрнст. Надеюсь, он уже спешит сюда, он ведь прекрасно знает, что я терпеть не могу ждать новостей. Тем более, настолько плохих...»
Казалось, Эрнст специально всегда задерживается с вестями, чтобы поиграть на нервах старого доброго друга. Этот самый старый добрый друг не смел, конечно же, даже прикрикнуть на того, кто являлся единственной его связью с внешним миром, к тому же, действительно, с Раммштайнером они стали приятелями. Их очень многое связывало. Слишком многое.
- Что? – профессор вскинул голову, осознавая, что пропустил мимо ушей практически все, что сказала ему его дочь. Сейчас он смотрел на девчонку и не мог никак понять: ну каким образом она уродилась... такой? Все время пытается привлечь к себе внимание отвратительными манерами, скверными шутками, старается выглядеть пафоснее, чем есть на самом деле. Зачем? От кого она набралась всего этого? Ну уж точно не от него... Да и Анжелика так себя не вела. «Нет, она, конечно, та еще ведьма, но ведь она, в отличие от своей дочери, вела себя так ненамеренно...»
- Я сказал просто кипяток, - нахмурился Неубаутен, постукивая пальцами по столу. Его очень печалило, когда приходилось повторять своим подчиненным по нескольку раз. Проследив за тем, как девчонка послушно начала наливать из чайника горячую воду, Целльнер позволил себе развернуться к ней спиной вновь.
- Вся твоя одежда, как и всегда, лежит у тебя в комнате. В тумбочке. Это такой деревянный ящик на резных ножках, - уже с раздражением ответил Катерине профессор, у которого внезапно возникло желание опрокинуть стаканчик-другой виски. – Переодевайся и отправляйся обратно в подземку. Мне нужно больше информации.
Катерина покинула его кабинет, бормоча себе под нос проклятия. А Неубаутен остался сидеть, даже не догадываясь, что через несколько часов от его дочери останется только несколько шматков мяса.

Епископ не заставил себя долго ждать. Оживление, которое внезапно ощутил Неубаутен, подъем душевный – вот, что принес Эрнст в его кабинет. Всем своим видом профессор выражал свое желание узнать, что там, на улицах города. Но, конечно же, падре этого не заметил.
- Эрнст, наконец-то. Проходи, садись, - Целльнер махнул рукой в сторону кресла, абсолютно уверенный, что Раммштайнер найдет дорогу. В конце концов, сколько лет это кресло уже неофициально принадлежит священнику? Пять? Десять? Председатель не считал. В любом случае, Эрнст здесь уже освоился, а Неу по доброте своей душевной, заботясь о здоровье своего лечащего врача, ничего не передвигал.
- Неужели, совсем ничего интересного не узнал? Сейчас на Поверхности творится такое... я поражаюсь ее наглости. Нет бы заглохла себе там под землей, так нет же, нужно с собой еще и тысячи жизней утащить, - раздраженно нахмурился мужчина, недовольно разглядывая темную дымку, поднявшуюся над Городом. – Чаю? Да, чаю. Сейчас все будет, - как ни странно, Неубаутен не стал звать никого, чтобы тот приготовил им напиток, наоборот, сам встал и направился к небольшому электрическому чайнику. Не спрашивая, он отправил в чашку пакетик с бергамотом, через некоторое время залил кипятком и насыпал нужное количество сахара. После этого можно было вручать желтую чашку с мишкой падре. – Осторожно, горячо, - любезно предупредил профессор и уверенно направился к окну.
- Госпожа Весна... хорошая аллегория, Эрнст, - усмехнулся Целльнер, облокачиваясь на стену. – Ты ее видел? И ее... собачек? – даже в голосе скользит эта странная улыбка, даже по голосу можно понять, какой у мэра взгляд... такой же, как и всегда, когда речь заходит о «псах». – И что же? Она все так же умело владеет мечом? Эрнст, если я правильно помню, раньше госпожу Фройлинг ты не встречал? Ну, как твое первое впечатление?
Нетерпение, которое переполняло председателя, отчетливо выражалось в стуке, который издавали его пальцы, ударяясь о небольшой подоконник. «Она направила сюда Кампанеллу, намерения у нее серьезные. Помнится, эта женщина вообще неприступна... Что ж, неплохой выбор. Вероятно, и Джованни проявил себя, раз она направила его прямиком ко мне. Да, наверное, я недооценил его, нужно будет подготовиться».